Как научиться понимать стихотворение?
(Запись лекции Юрия Троицкого*)
Я не люблю читать лекции, мне гораздо интереснее заниматься практической работой, потому как сегодняшнее образование практически не подвержено лекционной передаче. В связи с этим вспоминается замечательная мысль Бахтина о том, что от человека к человеку можно передать только готовое значение, но не смысл.
Хотя все мы думаем смыслами. Когда мы читаем книжку, слушаем лекцию или просто чужую речь, мы имеем дело с отчужденными значениями. Чтобы их понять, их надо перевести. У Выготского есть определение того, что есть понимание: «Понимание — это постоянный перевод внешних, отчужденных значений на ментальный язык внутренней речи». Мы думаем внутренней речью, которая не знает слов. Но как только мы понимаем чужую мысль, мы сталкиваемся с проблемой: чтобы другие поняли то, что поняли мы, мы должны перевести обратным порядком наш смысл на отчужденное значение. Это значение каждый понимающий тоже переводит на язык своей внутренней речи и тогда понимает его уже для себя.
Главная проблема понимания и недопонимания заключается в том, что каждый раз при этом переводе происходит потеря части смысла. Как и при любом переводе — лексика разных языков не вполне совпадает по своей семантике, а уж коннотации — то есть всякие контекстуальные значения — и вообще могут быть совершенно разными в разных языках. Идеал полного перевода — недостижим. И тогда речь идет о приблизительном переводе.
Как понимать поэтический текст? Это огромная герменевтическая и филологическая проблема. Эмпирическим путем я пришел к тому, что первая ступень поэтического текста может быть сведена к нескольким (у меня к 4-м) базовым стратегиям. А следующие ступени — более сложные — там уже, собственно, филологические, стиховедческие вещи начинают вступать в свои права.
Давайте проверим, насколько работают эти стратегии. Мой опыт показывает мне, что, если их освоить, значительный корпус поэтических текстов будет доступен для понимания.
Есть ли объективные критерии, по которым различается хорошая поэзия и плохая поэзия? Можно ли найти какие-либо надежные опоры при оценке стихотворения, чтобы не сваливаться в пресловутую поговорку — «о вкусах не спорят». Я думаю, можно.
Стиховеды и хорошие поэты прекрасно знают главное свойство хорошего стихотворения -принципиальная непредсказуемость следующего шага — в плане рифмы, метра и т. д. Хорошее стихотворение строится примерно так: первая строфа настраивает читателя на определенный тип рифмы и размер. Следующие строфы начинают восприниматься по инерции, и вот тогда поэт ломает эту инерцию только что сформированного читательского восприятия. Вспомним пушкинское издевательство над примитивным читателем, который ждет рифмы «морозы-розы».
Одной из первых стратегий понимания поэтического текста является стратегия «биографический код». Она заключается в том, что мы интерпретируем стихотворение, исходя из биографического факта, который был положен в его основу. Примером может послужить стихотворение Пушкина»Во глубине сибирских руд». Оно будет непонятно, пока мы не узнаем, какой биографический эпизод был положен в его основу.
Иногда поэтический текст и вовсе становится конспектом жизненной ситуации. Пример этого — десятая глава Евгения Онегина, которая практически дословно передает высказывания декабристов, звучавшие на заседаниях Союза благоденствия, где иногда Пушкин присутствовал. Такие тексты можно воспринимать как прямой исторический источник.
Возьмем другую ситуацию — биографический код в стихотворении Ф. Тютчева «Шторм на море». Что бросается в глаза читателю в первую очередь? Необычный ритм, в точности соответствующий ритму морской качки. Для полного понимания этого текста необходимо знать, что Тютчев в нем описал реальный шторм на Адриатическом море, в который он однажды попал и из которого не надеялся выйти живым. Таким образом, данное стихотворение полностью передает реальные эмоции и переживания, испытанные автором.
Совсем по-другому биографический факт преломлен в гениальном пушкинском стихотворении «Я помню чудное мгновенье», посвященном Анне Керн. Ироничное отношение к Анне Керн, о котором мы знаем из пушкинской переписки, никак не отразилось в этом тексте. Любовь к ней в стихотворении идеализирована, а образ возлюбленной возвышен и одухотворен.
Биографический код очень важен, когда текст создается как некоторый отпечаток реальной ситуации, но всегда надо помнить о том, что это это очень опасная и скользкая дорога — использовать лирический текст для биографической реконструкции.
Другая стратегия понимания поэтического текста — обнаружение глубинных архетипических оснований. Из известной книги Карла Юнга об архетипах мы знаем, что такое архетипы — это глубинные, находящиеся в подсознании, сформировавшиеся на заре человечества микросценарии, фреймы, определяющие нашу картину мира: анима-анимус (женское и мужское), персона (социальная роль), тень (бессознательное другое «я» человека) и др. Когда мы читаем пастернаковского Гамлета (или даже шекспировского), мы понимаем, что источником образа Гамлета является архетип тени.
Рассмотрим стихотворение Владислава Ходасевича «Перед зеркалом».
Зеркало/отражение — это вариация на тему тени «нарцисс», очень распространенная в поэзии (вспомним цветаевскую строчку — «чтоб вычеркнуться из зеркал»). В этом стихотворении имеется в виду тень в архетипическом смысле этого слова. Мы начинаем понимать мифологическое значение этого образа, за счёт этого к нам приходит более полное понимание смысла стихотворения.
Следующая стратегия — «бинарная оппозиция». Бинарной оппозицией принято называть противопоставление двух членов: правый-левый, мужской-женский. Это не лингвистическое, а структурное явление. Исследователи выяснили, что наше сознание формировалось как набор бинарных оппозиций. Например, археологи, раскапывая захоронения, обратили внимание на то, что правая сторона тела всегда маркируется как женская, а левая — как мужская. Это представление живет до сих пор: в современных ЗАГСах в процессе бракосочетания этот порядок сохраняется. Наше сознание организовано скелетно — как набор бинарных оппозиций.
В настоящей поэзии ни один текст не написан без влияния другого текста — гласит основной тезис интертекстуального подхода. Тексты всегда цитатны. Юрий Троицкий
Бинарные оппозиции широко распространены в художественных текстах. Взять знаменитое «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона — в этом тексте ничего не понятно, если не знать о бинарных оппозициях. Весь текст построен на противопоставлении «Закона» и «Благодати», союз «и» в данном контексте не соединяет два понятия, а, напротив, разделяет их.
Как только вы вскрываете принцип бинаризма, бинарного сканирования текста, вам становится проще понимать фольклорные, мифологические, литературные тексты.
Проследим противопоставление человека, биосоциального существа, и стихии, природы в стихотворении раннего Окуджавы «Нева Петровна, возле вас — всё львы».
Почему это важно? Есть поэты, у которых присутствуют доминанты «верха» — Лермонтов, у кого- то доминанты равнинные — Пушкин. В ментальных горизонтах поэтов доминируют разные позиции, организуют ткань текстов.
Еще одна мощная стратегия — стратегия интертекстуальности, ее ввела Юлия Кристьева. Интертекст — это текст в тексте. В настоящей поэзии ни один текст не написан без влияния другого текста — гласит основной тезис интертекстуального подхода. Тексты всегда цитатны. «Но, может быть, поэзия сама — одна великолепная цитата» (А. Ахматова). Настоящая поэзия всегда отталкивается от других текстов.
Текст И. Бродского «На смерть Жукова».
Анализируя этот текст, мы должны помнить, что Бродский — это поэт, у которого всегда много аллюзий, скрытых цитат. Так, Сталинградская битва в тексте становится условной цитатой того, что когда-то совершил Ганнибал. Зачем Бродский проводит эту параллель? Возможно, чтобы показать, что удел любого военачальника при деспотической власти всегда один и тот же — Жукова так же, как и Ганнибала, возвышали, когда он был необходим, и точно так же оба полководца попадали в опалу в мирное время. Архаическая лексика, неорганичный для современного текста поток устаревших слов, а также упоминание снегиря в финале наводит на мысль о стихотворении Державина «Снегирь», написанном на смерть А. В. Суворова, отставленного Павлом. Здесь прослеживается не только сопоставление, но и противопоставление двух военачальников: маршала-мясника Жукова и Суворова, который лично следил за тем, чтобы солдаты были сыты, одеты, обуты и т. д.
Интертекстуальные связи дают нам ключ к пониманию авторской точки зрения, отношения Бродского к данной исторической личности.
Таким образом, эти четыре стратегии могут помочь при интерпретации некоторых поэтических текстов и существенно упростить понимание иных авторских приёмов.
*Юрий Троицкий — профессор кафедры теории и истории гуманитарного знания РГГУ, зам. директора Института филологии и истории РГГУ. Соавтор образовательной системы «Школа понимания, или коммуникативная дидактика».