Лучшие стихотворения современных поэтов
Внимание!
Представленная здесь подборка «Лучшие стихи современных поэтов 21 века» постоянно обновляется и дополняется. В обновлениях учитываются читательские пожелания, тексты, присланные вами в комментарии или в наш паблик Вконтакте, а также ваши публикации на этом сайте (необходимо зарегистрироваться). Приятного чтения, и, если у вас есть, чем поделиться с публикой, жаждущей гениальных стихов, мы будем этому очень рады.
Екатерина Ликовская
***
что рождено землёй — то уходит в землю,
всё, что скиталось, — вновь обретает дом,
каждой русалке снится морская пена,
каждой октаве грезится нота «до».
да, всё вернётся — это закон природы.
к мальчику в пёстрой куртке — бумажный змей.
что рождено водой — то уйдёт под воду.
что рождено душой —
остаётся в ней.
Да здравствует мир, в котором
Привет тебе, путь узорный
витой, словно лента кружев.
— Да здравствует мир, в котором
никто никому не нужен!
Узлы расплетая, споро
готовишь вторую кожу.
— Да здравствует мир, в котором
никто никому не должен!
Стежок, ставший тропкой горной,
ещё один, ставший речкой.
— Да здравствует мир, в котором
ничто ничего не легче.
Рисованных сто историй,
и нет среди них любимой.
— Да здравствует мир, в котором
мне больше не нужно имя,
звучащее слишком гордо.
Пусть будет поименован
тобой — этот мир, в котором
ничто не бывает новым.
Ты сам себе высь и корень,
ты сам себе плащ и пряха.
— Да здравствует мир, в котором
ты больше не знаешь страха.
Всё выше туман клубится,
становится всё труднее
дышать, а чужие лица
становятся всё бледнее.
Всё ниже картонный город
под мёртвой скалой маячит.
— Да здравствует мир, в котором
никто ни о ком не плачет.
Мне холод течёт за ворот,
мне ветер смыкает веки.
— Да здравствует мир, в который
уходим мы все навеки,
где смерть, что подобна морю,
тихонько целует в губы.
— Да здравствует мир, в котором
никто никого не любит,
никто никому не горе,
никто ни над кем не властен,
да здравствует мир, в котором
никто никому не счастье.
А после — на ветке ворон,
сидит, надрывая горло:
— Да здравствует мир, в котором,
да здравствует мир, в котором!
Да здравствует мир, в котором,
да здравствует мир, в котором,
да здравствует мир, в котором,
да здравствует мир, в котором
ЗАКЛИНАНИЕ
Расскажи мне, свеча, про любовь и печаль.
Не гадать-ворожить я желаю сейчас,
я стою на краю. Оплавляешь края.
Мы вдвоём в тишине. Только ты, только я.
Человеческой, горькой судьбе поперёк
свыше дали мне силы в количестве трёх.
Эти элементали до Судного дня
и беречь, и питать обещали меня.
Сила первая — с первого слова со мной,
сила горькой полыни и тропки лесной,
сила прутика, зёрнышка, пряди волос
или — острой иглой протыкаемый воск.
Мор накликать и скот загубить-исцелить.
Эта сила — могучая сила Земли.
И вторая стихия — в основе основ,
назовём её жидкой субстанцией снов,
где веду я беседы не только с людьми,
это — странный родник, отражающий мир.
Сила третья — в тебе. Первозданный Огонь,
теплота и покой — осторожно, не тронь —
укрощённый титан. И я знать не хочу,
что бывает, когда опрокинут свечу.
Ах, видением, тенью мозги не морочь,
только ты мне сегодня способна помочь,
только ты, только я. Мы вдвоём в тишине.
Три — уже у меня.
Дай четвёртую мне.
Та четвёртая сила есть Воздух и Дух,
чтоб связать воедино могущество двух,
чтоб впустить меня в сон, где моё колдовство
сотворит ветхий мир и достроит его,
и наполнит энергией, жизнью, огнём,
и тогда, воздавая хвалы Четырём,
я войду во все двери, растаю во всём,
я смогу разорвать этот круг и начать…
Но для этого — просьбу исполни, свеча:
забери меня всю, до конца, до конца
и сотри нетерпение, горечь с лица,
я хочу научиться твоей тишине
и спокойному пламени,
будто вовне.
© Екатерина Ликовская
Александр Филатов
Досвидания
Претензий к пуговицам нет — пришиты крепко,
Другое дело белый свет — одна таблетка,
Второй стакан, четвёртый день бессонных бдений —
И вместо мира дребедень несовпадений.
В глазах танцует пелена невнятный танец,
Здесь Досвидания страна, я — досвиданец,
Здесь согревает после всех кульбитов-сальто
Дыханье жаркое восставшего асфальта.
При прояснении туман — куда яснее,
Что важен только Океан, и только с Нею,
А остальное по волнам седым уносит —
Туман и в Африке пространство альбиносит.
Колбасит мысли — от ума не вяжут спицы,
Колёсам не за что в тумане зацепиться,
Всё невпопад — неадекватная картина:
Я рвался ввысь и стал поверхностным, как тина,
Я рвался ввысь и оторвался от тормашек —
Не жизнь и даже не эскиз — косой коллажик,
Где мирозданье колыхается, как пьяный.
Эх, Досвидания, хочу в другие страны!
Итак, итог: душа в Париже ждёт, а тело
Не то чуть-чуть не доползло, не то вспотело
Взлетать настолько высоко, что падать низко,
А раскалённый мозг не тянет переписку.
Курки взведённых состояний. Время Оно.
Звонок будильника прогонит хмарь с перрона.
Мир остановится согласно расписанью.
И Досвидания услышит «До свиданья!»
© Александр Филатов
Полина Синёва
Эвридика
Ты то мелькал впереди, в толпе, то пропадал из вида.
С севера на материк опять надвигались льды.
Фракия, Крит, Шумер и темная Атлантида
уходили под воду и вновь выходили из-под воды.
Жег мне ступни горячий песок пустыни.
Проносилась мимо воинственная Орда.
Позади оставались Мекка, Турин, Калифорния, их святыни.
Может, меня и нет? Не было никогда?
Заходились лаем надрывные псы конвоя.
Ладоги страшный лед подо мной трещал.
А я так хотела белое… Нет, не белое — голубое.
Помнишь, ты обещал.
Я добывала хлеб со вкусом земли и снега,
завтрашний день со вкусом хлеба и лебеды.
Я отставала, чтобы родить нового человека
и с ним на руках опять догоняла твои следы.
Все это было давно. Как разрослась планета!
Дети наши рассеялись по сторонам Земли.
Сколько раз довелось миновать край света —
а мы еще не пришли.
Где-то в садах, наверное, яблоком зреет август,
вода из колодца дышит холодом поутру.
Жизнь никак не проходит. Жизнь проходит. Нет, показалось.
Страшно: вдруг никогда не состарюсь и не умру.
Где-то в забытом доме ходики стрелки крутят,
на половицах — свет уходящего в вечность дня…
Пожалуйста, обернись — мне все равно, что будет.
Посмотри на меня.
Вещи
Сияет пропасть чистого листа,
и ярок день, слепящий и зловещий.
Но вязкая, густая чернота,
как истина, стоит за каждой вещью.
Когда они возникли на свету,
когда они ощерились, как звери, —
я видела, что вещи — это двери,
заделанные дыры в пустоту.
Их ребра, их облупленные рты
топорщатся в картоне и фанере,
крича об осязанье и размере,
насилуя зрачок до дурноты.
Тускнеет лак и проступает клей,
а там, внутри — песок, трава и глина,
ступеньки, ночь, и запах нафталина,
и снова дверь, и черный ход за ней.
© Полина Синёва
Сима Радченко
Сосед
Ведь дело, ты сам понимаешь, не в том,
что он не сыграет в своем ля-миноре,
не гаркнет в сердцах, недовольный котом,
который истошно орет в коридоре,
и дело не в том, что сантехник сказал,
сжимая болгарку в трясущихся пальцах,
о том, что неделю покойник лежал,
пока не хватились его постояльцы
(да-да, не родня, а его кореша —
когда не позвал на бутылку в субботу),
а в том, что лежал он, вот так и лежал,
пока ты вставал и ходил на работу,
пока я с ребенком учила этюд,
и так — без конца, по привычному кругу.
И ты возвращался в тепло и уют,
и мы вечерами любили друг друга.
Невидимка
Внезапно в доме отключили свет. Нет света — и заняться тоже нечем…
Родители устроили совет. В конце концов нашлись на полке свечи.
Огонь пробился слабеньким ростком сквозь толщу ночи, невесом и тонок.
И в темноте тягучей и густой вдруг оказалось: в доме есть ребенок.
Он, оказалось, был уже давно, и говорил неплохо, и о многом,
но как-то было все не до него — «уйди и не мешайся, ради Бога».
Но в этот вечер, в хрупкой тишине не смог уткнуться папа в телевизор.
И сказочные тени по стене взбегали и гуляли по карнизам.
И мама не стояла у плиты, и не велела убирать игрушки.
И сказочные феи и коты кружились по дивану и подушкам,
не разжимая крепких лап и рук, — и в вальсе, и галопом, и вприпрыжку!
И мама с папой превратились вдруг в бесхитростных девчонку и мальчишку…
Он рассказал им все, и никогда они еще не слышали такого.
О том, как бродят пестрые стада по покрывалу зарева ночного,
о том, что у соседей есть малыш, который плачет, если сны плохие,
о том, что если вслушаться, то с крыш поскачут капли-воины лихие,
о том, что вечерами у планет укрыты спинки сумеречной дымкой…
А утром… утром снова дали свет. И снова стал ребенок невидимкой.
© Сима Радченко
Дана Сидерос
Отрывок из поэмы «Час пик»
Мне снится огромное
черное сердце промзоны,
стеклянный снежок
в жухлом свете ночных фонарей.
Я вижу его, незнакомца,
он сеет минуты, как зёрна,
минуты апреля
хоронит
в колючем пустом январе.
Мне снится,
как он поливает
промёрзшую землю июлем
моим, неслучившимся, жарким,
бездумным, цветным.
Я вижу сквозь толщу земли,
в ней дремлют минуты, как пули,
отлитые в форму и смятые
зерна войны.
Мне снится:
мои семена,
вырастают на сажень
из пуль превращаются в бомбы,
ворочаются, поют,
и первый мерцающий день
пробивается в полночь и сажу,
зелёным огнём выжигая
январский больной неуют.
И шумные кроны недель
взрываются
и взмывают
на стройных стволах,
светят, дышат и говорят.
Цветут медоносные дни
моего непрожитого мая,
несбывшегося июня,
непрошлого октября.
Вот тут я всегда просыпаюсь,
с неясным чувством утраты
и после весь день не знаю,
куда бы себя приткнуть.
Ну что ты хочешь спросить?
Хотел бы я их обратно?
Да ну…
© Дана Сидерос
Ольга Аникина
едва услышав тихий звон,
а может, голос тонкий,
себя почувствовать
как фон,
и приглушить,
настолько,
чтоб звук, рождающий тепло,
не тронуть, не разрушить.
Отбросить кисть,
убрать стило,
и просто — слушать,
слушать.
© Ольга Аникина
Илья Турков
Я выхожу, снаружи — перезвон
ворчливый дождь пронизывает вечер,
он стар и сед, и кажется, он вечен,
и кажется, не прекратится он.
Стою на улице, и улица пуста,
стекают струи по пустыням окон,
и мир уже привычно тих и мокр,
уродливей опавшего листа.
Почти неотличима от земли
густая взмесь над гранью горизонта.
Таков пейзаж эпохи и сезона.
Прохожий появляется вдали.
И следом появляется второй,
бредут сутуло оба, без оглядки,
за ними появляются десятки
таких же. Бесконечен строй.
Усталая пехота в никуда
шагает по разбитым тротуарам,
к ним примыкает пьяница из бара,
и с неба все сильнее льет вода.
Рабочие, повесы и торчки
в компании политиков, юристов,
священников, поэтов, атеистов,
приятели, любовники, враги
уже совсем приблизились ко мне,
и то ли это холод, то ли влажность,
но отчего-то стало очень страшно,
как-будто ничего страшнее нет.
Стою. Они равняются со мной.
Вблизи они корявее, сутулей.
Я слышу каждый голос в этом гуле,
во многом очень схожем с тишиной.
© Илья Турков
Алексей Цветков
***
С перрона сгребают взлохмаченный лед
Настырней мышиной возни.
Под вымерзшим куполом твой самолет
Зажег бортовые огни.
Гляжу, меж тоской, изначально простой,
И робостью странно двоим,
Как ты, не прощаясь, зеленой звездой
Восходишь над миром моим.
Над темной планетой в артериях рек
Смятенье колеблет весы.
В диспетчерской рубке пульсирует век,
Разьятый на дни и часы.
В прокуренном зале мигает табло.
Из гула растет тишина.
Оконный проем рассекает крыло
На два непохожих окна.
И надо стереть лихорадочный пот
И жизнь расписать навсегда,
Как если б вовеки на мой небосвод
Твоя не всходила звезда.
***
отверни гидрант и вода тверда
ни умыть лица ни набрать ведра
и насос перегрыз ремни
затупился лом не берет кирка
потому что как смерть вода крепка
хоть совсем ее отмени
все события в ней отразились врозь
хоть рояль на соседа с балкона сбрось
он как новенький невредим
и язык во рту нестерпимо бел
видно пили мы разведенный мел
а теперь его так едим
бесполезный звук из воды возник
не проходит воздух в глухой тростник
захлебнулась твоя свирель
прозвенит гранит по краям ведра
но в замерзшем времени нет вреда
для растений звезд и зверей
потому что слеп известковый мозг
потому что мир это горный воск
застывающий без труда
и в колодезном круге верней чем ты
навсегда отразила его черты
эта каменная вода
© Алексей Цветков
Антон Сергеев
***
Пожалуй, теперь механизм сломался
И стало понятно: зима без края.
Откуда-то поезд уходит в Лхасу,
А здесь снегопад, и башку срывает,
Башку заметает и кружит ветром,
Вдувает снежинки буран под темя,
Еще не успеешь шагнуть за двери —
Заплеван донельзя с утра метелью.
Настолько с утра голова забита,
Допустим, что вдруг очутился где-то,
Допустим — бистро, и жуешь бисквиты,
И кремы — белее снегов Тибета,
И скатерть белеет, в глазах белеет,
Зима языком роговицу лижет,
Заносит в сугробе тебя по шею,
И, словно из давнего сна услышав:
«Сюда проходите, к свободной кассе» —
Почудится: тонут в снегу дороги,
«Последний! Последний состав на Лхасу!»
Теперь не успеть. И невольно вздрогнешь
***
Ураган разметет флюгера и кровли,
Дернет тросы на Банковском с диким гиком —
Вырвет глотки грифонам —
Истошно кровью
Изойдут златокрылые безъязыко;
Безъязыко и дико,
Беззвучно взвоют,
Рухнут в воду,
И воду расточит камень,
Если хрупкая,
Если с хрустальным звоном
Невзначай поломается ось земная,
Если лопнет печально земная струнка
И расхлещет свободно и страшно воздух…
Не отдергивай — слышишь, не надо — руку.
Это больно и более чем серьезно.
Кружит мост над каналом,
На нем зверушки,
Что растят из голов фонари-помпоны,
Спас поодаль на кровушке тоже кружит.
В непрестанном круженье весь город стонет,
Стонет, вертится, терпит —
Куда деваться.
По секрету:
Вращенье — всего основа,
Красота динамических трансформаций,
Вечность вечного
И простота простого.
И на чем же всей этой фигне вертеться,
Чтобы кошкам на Банковском было няшно?
Непрерывно и тонко
От сердца к сердцу
Ось земная идет через руки наши.
***
Мяч был подарен на пятое лето жизни.
Теннисный мячик — прыгучий, веселый, яркий.
Можно сознаться: ты рад ему был, как шизик.
Собственно, что? Как обычный пацан подарку.
Если во двор — обязательно с ним в кармане.
Круглый резиновый друг непременно нужен
В каждой игре. Он по окнам летал — нормально,
Кошек пугал и прикольно скакал по лужам.
Взрослые ели, смеялись, ловили рыбу —
К озеру съездили как-то в конце недели,
Теннисный мячик случайно в кусты упрыгал
И оказался навеки тобой потерян.
Прошлое дело — в подушку ревел ночами,
Мать обещала конструктор купить в апрашке,
Не понимала причин, глубины печали:
Мячику там одиноко, темно и страшно.
Вырос, окреп и давненько страну покинул,
Детские беды теперь вспоминать забавно.
Хуле: успешен, женат и вообще — a winner! —
Жизнь протекает размеренно, четко, плавно.
Только обхватишь (эх, Бродский) рукой колени,
Куришь полночи, сосешь потихоньку пиво,
Зная, что где-то на той стороне вселенной
Мяч до сих пор одиноко лежит в крапиве.
***
Вечер в реке утопил звук
Сонных машин и зажег свет
Мягкий и влажный. Луны круг
Виснет на ветке ольхи. Нет
Ни воздыханий, тоски нет.
Просто неясная грусть-тень,
Словно предчувствие тех лет,
Что не минули еще; тех
Несостоявшихся снов, встреч,
Ради которых пока жив.
Каждое слово твое, речь
Тихой реки и наклон ив
Только и ради того, чтоб
Вечер однажды сгустил даль,
И твои руки согрел тот,
Кто безнадежно тебя ждал,
Кто продирался к тебе, пел
Песни твои и стонал от
Боли твоей и грехов, дел
Вольных, невольных. Смотри: вот
Вечер в реке утопил звук
Сонных машин и зажег свет.
Слушай руками тепло рук
Друга, которого нет… нет.
Антон ©ергеев