Степь

Пряжкой хмельной стрельнет Волноваха,
плеснет жестянкой из-под колес, —
степь молодая встает из праха,
в лапах Медведицы мельница роз,
дорога трясет, как сухая фляга,
когда над собой ты ее занес.

Стрижет красноперая степь и крутит.
Меж углем и небом и мы кружим.
Черна и красна в единой минуте,
одежды расшвыривая из-за ширм,
она обливается, как поршень в мазуте
или падающий глазурный кувшин.

Привязав себя к жерлам турецких пушек,
степь отряхивается от вериг,
взвешивает курганы, и обрушивает,
впотьмах выкорчевывает язык,
и петлю затягивает потуже,
по которой движется грузовик.

Все злее мы гнали, пока из прошлого
такая картина нас нагнала:
клипом в зенит уходили лошади,
для поцелуя вытягивая тела.

За ними шла круговерть из пыли
и мельницу роз ломала шутя.
И степь ворочалась, как пчела без крыльев.
Бежала — пчелой ужаленное дитя!

Две гримёрши

Мёртвый лежал я под Сыктывкаром
тяжёлые вороны меня протыкали
лежал я на рельсах станции Орша
из двух перспектив приближались гримёрши
с расчёсками заткнутыми за пояс
две гримёрши нашли на луне мой корпус
одна загримировала меня в скалу
другая меня подала к столу
клетка грудная разрезанная на куски
напоминала висячие замки
а когда над пиром труба протрубила
первая взяла проторубило
светило галечной культуры
мою скульптуру тесала любя натуру
ощутив раздвоение я ослаб
от меня отделился нагретый столб
чёрного света и пошёл наклонно
словно отшельница-колонна.